— Заехала папку обнять перед отъездом, Жданова? — интересуется отец, не удосужившись оторвать взгляд от монитора.

Озлобленное рычание Гаса вибрирует у меня в затылке, и я коротко сжимаю его руку, призывая успокоиться.

— Если горы ноги отказали, то что же мне остается делать, папуль.

— Я же говорил, что не могу сегодня никак. — примирительно ворчит демон Игорь, поднимаясь с кресла. — С барыгами немецкими не встречусь — капут сделке. Я их на такой дисконт дожал, что любой жиденок обзавидуется.

Все-таки отец страшный националист. Как вообще с ним европейцы дела имеют?

Натягиваю на лицо улыбку и бодро начинаю прощаться:

— Ты давай береги себя, пап. Увидимся, наверное, не скоро. Кстати, мы с Гасом решили тихую свадьбу на островах сыграть. Надеюсь, ты не обидишься, что остался без танца отца с дочерью.

Это решение мы приняли буквально вчера, и сегодня я деликатно сообщил о нем маме. По лицу было видно, что она всеми фибрами своей сорокинской души такую идею не одобряет, однако, возмущаться не стала. Может быть, я все же недооценила степень ее восприимчивости к моим увещеваниям. Конечно, я чувствую укол совести за то, что лишаю самых близких людей традиционного свадебного застолья, но напоминаю себе, что главное то, как хочу прожить этот день я сама.

— С чего я должен обижаться? — хмыкает отец. — Правильно сделали, что балаган отменили. Уже столько лет прошло, а у меня до сих пор челюсть клинит, от того как я с мамашей твоей каравай свадебный кусал. Теща, старая кляча, не иначе зубов меня лишить хотела.

Переводит взгляд на часы и снова принимает вид суровой акулы полиграфического бизнеса.

— Ладно, Жданова. Потрындели и хватит. Работать мне надо. Чувствуешь себя как?

— Нормально.

— Вот и славно. Лопай побольше, чтобы внук мой родился здоровым.

— Может, это девочка будет. — огрызаюсь я.

— Какая еще девочка? — кривится отец. — Первым должен быть пацан, а потом рожай кого хочешь.

— Назло девочку рожу. — по-детски дую губы. — Обнимемся на прощанье, пап?

Шагаю к нему, раскрывая дочерние объятия, но отец проворно уворачивается и прячется за стол:

— Долгие проводы — лишние слезы, Жданова. Давай вот без эти соплей. Хорошего вам полета.

Вот гад. Даже сейчас не мог притвориться нормальным отцом. В носу начинает зудеть, но я гоню от себя гормональную истерию. Не собираюсь я плакать. Много чести.

Разворачиваюсь к двери и тяну за руку Гаса.

— Миссия окончена, Драко, идем.

Лицо Гаса в этот момент — воплощение тихой ярости: вены на висках вздулись, словно он все это время держал на весу двухсот килограммовую штангу, в глазах — желание разорвать.

— Иди с колобком поболтай, матрешка. — чеканит сквозь зубы. — Парой слов с папулей перекинусь.

— Хватит, Малфой. — шиплю, дергая его за рукав. — Не нужно петушиных боев напоследок.

Гас нехотя отрывает взгляд от сидящего в кресле отца и, встречаясь со мной глазами, уже более спокойно повторяет:

— Выйди, Сла-ва. Не волнуйся, я твоего папашу пальцем не трону.

Отец насмешливо фыркает, а я со вздохом плетусь к двери. Кажется, мое беременное нытье действует на Гаса выборочно.

Ни к какой Свете я, разумеется, не иду, а прилипаю в двери, прислушиваясь к малейшему звуку. Но то ли отец хорошо позаботился о шумоизоляции, то ли никто никого и, правда, не убивает — я не слышу ровным счетом ничего.

Гас выходит из кабинета с нечитаемым выражением на лице спустя три минуты. Без слов притягивает к себе и запечатлевает на губах продолжительный поцелуй, от которого начинают дрожать колени.

— Ну что, мисс Матрешка, — весело подмигивает. — Ты и наш ребенок готовы к вкусняшкам от бизнес-класса?

Еда. О да-да. Мы готовы.

********

— Желаю вам замечательного полета и мягкой посадки, мисс Слава и мистер Гас. — поправив оправу на носу, гундосит Евгений. — Должен признаться, что буду по вам скучать.

— Со мной не заскучаешь, Женек. — бодро объявляет Верушка, прижимая его к себе как любимую гантель.

То, что происходит между этими двумя для меня до сих пор покрыто тайной. Вера и Евгений каким-то непостижимым образом идеально подошли друг другу в сексе, и теперь он решил задержаться в России еще на неделю. Благо долларового жалования, которым щедро осыпал его Гас перед отъездом, хватит и на продолжительное безбедное существование в столице и на обратный билет.

— Фиона, с Добби кувыркайся аккуратно. — наставляет Гас. — Ты девочка не маленькая, а я носок ему пока отдавать не собираюсь.

Переводит взгляд на Евгения, с ухмылкой протягивая ему руку:

— Ну что, Юджин, доминатор мелкий, спасибо тебе за службу.

Тот выныривает из Верушкиных объятий и с достоинством английского принца пожимает протянутую ладонь:

— Благодарю, мистер Гас. И я Евгений.

— Короче, жду тебя на родине, Ев-гений, — коряво выговаривает сложное слово Гас. — Можешь дракониху с собой прихватить.

Черт. Где мой айфоша, когда он так нужен. У Юджина в этот момент такое лицо, словно Путин поцеловал его в живот.

— Я…я… — быстро моргает под линзами очков. — Хорошо.

Порозовев как георгин, со смущенной улыбкой снова ныряет Верушке подмышку. Ох, какая милота.

— А Тор-то где? — спохватывается Вера. — Не спился, болезный?

— Улетел в тот же день, как ты его продинамила, Фиона, — ухмыляется Гас. — Разбила ты сердце Принца Чаминга.

— Бедняжка белобрысая. — беззаботно откликается та. — Передай ему мои глубочайшие «сорри».

Как бы мне не хотелось простоять с самыми близкими людьми подольше, время на часах неумолимо сигнализирует о том, что нам пора прощаться с провожающей делегацией.

— Мама Ирина, — поворачиваюсь к шмыгающей носом маме. — я позвоню, как прилечу.

Затаив дыхание, чтобы не пасть жертвой токсикоза, ныряю в ее парфюмированные объятия и обещаю:

— Будем созваниваться. Таноса береги, мам. Хороший дяденька — видно, что любит тебя.

Мама тихонько всхлипывает и проделывает свой обычный ритуал: незаметно окропляет мою спину святой водой. Стремительно отлепляется от меня и тоже самое проделывает с вытянувшим от удивления лицом Гаса.

— Это чего было? — тихо ворчит тот, смахивая с лица капли.

— Считай это маминым благословением, Малфой.

Напоследок обняв Верушку и Юджина, под нестройный звук чемоданных колесиков мы с Гасом направляемся в сторону стоек для сдачи багажа.

— Жданова! — слышится знакомое рявканье из-за спины. — От моего ора уже все младенцы обоссались, а ты никак не повернешься.

От неожиданности ноги врастают в пол и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы повернуться.

— Ты чего тут делаешь, пап? — сиплю, безуспешно пытаясь проглотить комок в горле.

— А на что это похоже? Что я дерьмовый кофе за пятихатку в Шереметьево решил выпить?

— А кто тебя знает! Может, фрицы твои встречу перенесли.

— Фрицы сейчас наверное в ресторане сокрушаются, что бефстроганов нахаляву пожрать не удалось. — ворчит. — Ладно, подождут. Черт знает, когда дочь свою обниму.

Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, отец осторожно прижимает меня к себе и, едва касаясь, проводит рукой по волосам.

Успеваю заметить маму, прижимающую носовой платок в глазам, перед тем как она расплывается в неровное цветное пятно.

— Хватит хныкать, Жданова. — глухо раздается над головой. — Не на год расстаемся. Там жираф твой бойцовый клинику мне желудочную подыскал. Приеду может через месяцок.

Мой Малфой. Распределяющая шляпа, официально, ты лузер. К черту Гриффиндор, я перевожусь в Слизерин.

И почему даже когда я плачу, так хочется кабачки?

Глава 43

Два месяца спустя

Гас

— Малфой! — рявкает матрешка из спальни нашей романтической виллы для новобрачных. — Куда запропастились мои серьги?

— Какие серьги, милая? — участливо интересуюсь, словно и правда могу знать.

Темперамент беременной Сла-вы — нечто среднее между восторженным мамонтенком, нюхающим цветы, и прожорливой годзиллой, готовой раздавить неугодных людишек при малейшем поводе. Я уже нашел свои способы с этим справляться. Например, со всем соглашаться и в конечном итоге делать по-своему, потому что в девяносто девяти процентах случаев матрешка забывает, чего она, собственно, хотела.