Лицо Веры выглядит оскорбленным, как всегда происходит, когда я проявляю недостаточно уважения к персоне кроссфит-божества.

— Ричи Фронинг, голова твоя дырявая. Пора уже и запомнить имя будущего мужа своей лучшей подруги.

Прищурив глаза, наблюдает, как я вонзаюсь зубами в покрытое кунжутом тесто, и ехидничает:

— А чего это мы такие взвинченные сегодня?

Отложив надкусанную вкусняшку в сторону, со вздохом откидываюсь на спинку стула и изливаю события минувшего дня, начиная от разговора с отцом и заканчивая ненавистным розовым шарфом.

Вера внимательно дослушивает мой рассказ до конца и, отхлебнув новомодный матча-латте, деловито уточняет:

— Увидела, значит, ты эту тряпку, возмутилась и выскочила?

Каждая клетка тела начинает вибрировать воспоминаниями о вчерашнем дне: горящие глаза Гаса, звук рвущегося капрона, жадные прикосновения его рта. Щеки начинает печь, словно их натерли кайенским перцем, и ровно тоже самое происходит под юбкой.

— Ты бы себя видела сейчас, Славка, — ухмыляется Вера. — Не дать, не взять — флаг СССР. Чую, все-таки не сразу ты выбежала.

Ну не могу же я врать своей лучшей подруге. Утыкаюсь взглядом в расплавленный ломоть чеддера и признаюсь:

— Не сразу. И я хотела, но Малфой со своими ручищами…

— Ох, дементор, — восхищенно цокает языком Верушка. — Ох, и проворен, чертяка. Оприходовал, значит, твою заброшенную лужайку. Прямо на душе светлее стало, Славка. Да что там на душе: будто бы сама поразвратничала всласть. Чую, платьишку моему таки суждено парочку сердец на вашей свадьбе разбить

— Не суждено. Все время пока я с ума сходила, он с девками ошивался. А измену, как ты знаешь, я не прощаю.

— А что если он тебе и не изменял? — сочувственно кривит губы Вера. — Может, он у тебя как почивший старикашка Хефнер? Тот тоже вечно с кучей улыбающегося силикона ошивался, хотя всем было понятно, что у дедули уже лет тридцать как не стоит.

— У Гаса в эрекцией все в порядке. — изрекаю мрачно. — У него, скорее, проблема как ее сложить.

Верушка подпирает ладонью щеку и мечтательно вздыхает:

— Ох, все таки нравится мне твой пятилапый, Славка. Был бы тобой не занят, блондином да росточком поменьше, взяла бы себе в будуар на воспитание.

Прослеживает взглядом мои возобновившиеся нападки на бургер, кривится:

— Ну как ты это ешь, а?

— Вкусно, — бубню с набитым ртом и великодушно протягиваю ей четырехслойную массу:

— Хочешь попробовать?

— Окстись, пищевая грешница. Вере Георгиевне от одного этого запаха сегодня сотню берпи отпрыгать нужно будет.

— Как хочешь, — пожимаю плечами и откусываю еще. Нет, правда, очень вкусно.

В понедельник на работу я прихожу в дурном расположении духа. Во первых, я ужасно хочу спать. Эта зима плохо сказывается на моей работоспособности — чувствую себя вялой мухой. И даже утренний американо и хиты Макса Коржа не спасают.

Во-вторых, мне приснился Гас. Будто бы он стал играть за Спартак и в первом же матче забил гол в ворота ЦСКА. Игорек Акинфеев задирал золотую ногу как мог, но это не помогло. А в послематчевом интервью Гас сказал, что забитый мяч посвящает своей будущей жене и единственной женщине, которую когда-либо любил. Мне. Даже папа Игорь прослезился около телевизора, после чего дал свое демоническое благословение на наш неугодный интернациональный брак.

Как тут не психовать? Прекрасный несбыточный сон.

Ну и в третьих, из головы не выходят слова Гаса о том, что я могла рассказать Рафинаду о нашей проблеме.

Помимо меня, Малфоя, алчного кандидата медицинских наук Н.Б. Гладенькой и, возможно, любопытной медрегистраторши, об этом больше никто не мог знать. Тогда остается вопрос: откуда у сахарной башки такая осведомленность? Ответ: ниоткуда. Анализов в компьютере я не храню, запись к гинекологу в личное расписание не включала. Идею о прослушке телефона отметаю сразу — мы же не в «Казино Рояль» и не в «Кванте Милосердия», в конце концов. Да и Рафинад на Бонда откровенно не тянет. А вот на кого он и тянет — так это на Питера Петтигрю, подлого подлизу и предателя.

— Егорушка, — сладко воркую в трубку. — Зайди, ко мне на пару слов, пожалуйста.

Сбросив вызов, поудобнее устраиваюсь в кресле и жду. А чтобы ждать было веселее, мысленно формирую белобрысую куклу вуду и втыкаю в ее тряпичные глаза пластиковые зубочистки.

— Привет, Слава. — приторно сияет на пороге появившийся Хомяков-младший. — Как твои дела?

Принимая во внимание его позорное разоблачение в «Краснодаре», Рафинад выглядит чересчур бодро: та же медово-сахарная улыбка и взгляд щенка, готового принести тапки. Словно не он сознательно пытался испортить мне жизнь, и словно это не он разыграл дешевый спектакль с лжеЭльзой.

Втыкаю еще одну зубочистку в вуду-ширинку и презентую подлецу безмятежную улыбку.

— Мои дела прекрасны, Егор. Я попросила тебя зайти, потому что не терпелось задать тебе пару вопросов.

— Подожди, Слава! — с жаром восклицает Рафинад, делая шаг мне навстречу. Замирает на месте, словно сам удивился такому решительному порыву, и одаривает меня фирменным взглядом стесняшки Анастейши. Каков актерище.

Потупив глаза, елозит гламурным тапком по полу и нервно жует губы.

— Ты должна знать, что все не так, как выглядит на самом деле. И я соврал тебе про Эльзу, потому что… Я влюблен в тебя, Слава. Я бросил ее, когда понял, что у меня возникли к тебе чувства. Просто больше не мог так… А потом испугался и поэтому…

Рука-лицо. Или как там? Пацталом? Этот надушенный малец всерьез полагает, что кто-то в здравом уме способен повестись на такую чушь?

Не выдержав, соскакиваю со своего комфортного насеста и начинаю мерить шагами кабинет. Под кастрюлей моего негодования словно включили конфорку, и приправленная гневом смесь начинает закипать.

— А я вот уверена, что не было у тебя никакой девушки. И что это все ты придумал заранее. Понял, что сопишь мне в ухо чересчур настойчиво и решил на время усыпить бдительность.

Остановившись, смотрю на Рафинада, ожидая, что он, как минимум, смутится, но этого не происходит.

— Мне сейчас очень тяжело, Слава. — делает скорбное лицо. — Я остался совсем один наедине со своей безответной любовью.

Все-таки уральский пельмешек — полный лузер. Какой нормальный парень начнет давить на жалость, когда пытается завоевать девушку? На что он при этом рассчитывает? На благотворительный бизнес-ланч с разделением счета и сочувственный «чмок» в лоб?

— А это безответная любовь тебя научила шарится по чужим сумкам?

— Как ты могла такое подумать, Слава? Я бы никогда…. — его лицо превращается в известковый слепок.

Сахарный кадык на сахарной шее дергается, и сахарные губы выводят железобетонный аргумент:

— Честно-честно.

Даже слова «Да, я беспринципная сволочь и шарился в твоей сумке», не могли стать более убедительным подтверждением его вины. Он и правда рылся в моей медицинской карте. Подло шпионил за мной. Наговорил гадостей Гасу. Все это время притворялся ванильным Винни-пухом.

Поступкам Малфоя нет оправдания, но именно этот белобрысый говнюк послужил катализатором нашему расставанию. Тому, что мое сердце напоминает сморщенную верблюжью коленку, и я третью неделю подряд засыпаю в шоколадных обертках в обнимку с мокрой подушкой. Тому, что у меня не будет свадьбы, а у Верушки — феерически-грязного секса с шафером.

Внутри меня творится что-то странное: в уши словно натолкали хрустящей ваты, и вся кровь приливает к голове.

— Ты… — надвигаюсь на него. — Подлый мелкий хорек…

Наглая физиономия так близко, что побороть соблазн невозможно. Отвожу ладонь в сторону, замахиваясь для смачной пощечины, но в ту же секунду ее перехватывают чьи-то твердые пальцы.

— Тссс, матрешка. — раздается рядом с ухом. — Предоставь это дело профессионалу.

Глава 31

Слава

Там, где пальцы соприкасаются с теплой ладонью Гаса, начинает покалывать. Второй рукой он как-то особенно деликатно обвивает мою талию и оттаскивает в сторону от застывшего в немом ужасе Рафинада.