— В чем расстаралась, Гас? — уточняю вкрадчиво, борясь с желанием прищемить ему пальцы стеклянной перегородкой.

— Это все. — рычит он, обводя пальцем мой скучный образ. — Ты выглядишь…

— Как любительница кошек?!

— Как трахни-меня-секретарша. Влажная фантазия всех извращенцев. Ты еще дверь открыть не успела, а у меня уже встал.

С этим не поспоришь.

— Это вообще не показатель. — рявкаю я, вонзая толстый каблук в пол. — Ты и так вечно эрегированный.

Когда я в таком состоянии, лучше бы мне добровольно закрыться в бомбоубежище и пересидеть эмоциональную бурю, пока я не наговорила того, о чем могу пожалеть. Поэтому собираю немногочисленные крупицы здравого смысла, незамутненных гневом, и, развернувшись, несусь к двери.

Официальное заявление: Я тоже pisdetz kak ustala. День изо дня разрываться между обещанием, данным отцу, и невыносимой, необоснованной ревностью Гаса. Чего он прицепился к Егору? Этот ванильный блондин — последний мужчина на земле, с кем бы я стала вить гнездо разврата. Да и вообще гнездо.

Желание казнить всех неугодных не покидает меня вплоть до того, как я захожу в офис.

— Игорь Вячеславович просил Вас зайти, Станислава Игоревна. — нервно лепечет Света, вылезая из под стойки ресепшена подобно бегемотихе из болота.

За ненавистное «Станислава» визуально казню и ее, от чего круглое лицо секретарши приобретает оттенок моей любимой горгонзоллы.

Покидав верхнюю одежду на стул у себя в кабинете, решительно выхожу в холл и звонко долблю кулаком в соседнюю дверь.

Я почти хочу, чтобы отец спровоцировал меня на словесную дуэль, чтобы я могла вылить на его голову свое негодование, но он, как назло, выглядит так, словно сегодня Новый год, мне три года, а он Дед мороз.

— Садись, Слава. — кивает в кресло, стоящее перед его столом.

Внимательно наблюдает как я неэлегантно приземлюсь в него и, подавшись вперед, неожиданно спрашивает: — Какое твое мнение о Егоре?

Опешив, несколько секунд таращусь на демона Игоря, выглядящим так, словно он всерьез заинтересован в моем ответе. Отец никогда не снисходил до разговоров по душам или уж точно не выказывал желание узнать мое мнение.

— Если ты имеешь в виду его деловые навыки, то Рафинад…то есть, Егор кажется мне толковым менеджером, не склонным к принятию необдуманных решений. Он мне очень помог адаптироваться в первые дни, что говорит о его способности работать в команде. Наверное, он мне нравится

Дослушав, отец утвердительно хмыкает:

— Вот и мне он кажется нормальным, хоть и одевается как педик. И не полный дебил, что нынче редкость.

Из скабрезных уст демона Игоря подобные слова звучат почти как божье благословение. Кажется, он и правда проникся симпатией к Егору.

— Почти сын, как ты и хотел, пап. — силюсь улыбнуться, чтобы не дать ревности задушить чувство радости за отца. — Будущий приемник и наследник твоих полиграфических капиталов.

— Не пори чушь, Жданова. — брезгливо кривится отец, устремляя на меня полный раздражения взгляд. — Ребенок у меня один — это ты. Так всегда и останется. Все капиталы и жилплощади давно на тебя переписаны, и других наследников у меня не будет. Я же не олух сериальный, которого ободрать как липку можно. Обидно, конечно, что ты бабой родилась. У тебя и сейчас мошонка побольше, чем у многих, а была бы мужиком — цены бы не было.

Черт. Почему дрожат губы и щиплет в носу? Это самое трогательное, что я слышала от отца за годы нашего знакомства.

— Ты чего там, реветь собралась, Жданова?

— С чего бы это? — рявкаю я, вскакиваю с кресла. Еще как собралась, но отцу о моей сентиментальности знать необязательно. Утыкаюсь взглядом в пол и беззастенчиво вру: — Мне нужно телефон забрать из кабинета. Сейчас вернусь.

Не дожидаясь его ответа, сломя голову несусь к выходу, чтобы спасти свою едва обозначившуюся мошонку от слезливого позора.

— Последнее поручение к тебе, Слава. — несется мне в спину, от чего приходится притормозить около двери: — Поладь с Егором. А то мать его волнуется, что у него друзей совсем нет. Эта баба власть какую-то надо мной имеет. Богатой вдовой Игоря Жданова ей все равно не быть, а так хоть бесплатно порадую. Свободна.

Глава 19

Гас

Как только Слава вылетает из душевой, я все явственнее ощущаю себя тупым мудаком. Знаю, что достал ее со своей ревностью, но это гнилое чувство сильнее меня. Пока я шарахаюсь с компании эльфа-зануды по дворцам и музеям, белобрысое полено пудрит мозги Славе и катит к ней свои крошечные перепелиные яйца. И я ровным счетом ничего не могу сделать, потому что насильно вывозить человека из страны запрещено, а преднамеренное убийство карается законом.

Не знаю, как справиться с этой лавиной чувств. Если бы сказали, что на свете существует человек, который бы любил женщину сильнее, не задумываясь, плюнул бы ему в рожу. Потому что это вранье. Никто никогда не любил так, как я люблю матрешку. Я бы этого белого вислоухого закопал где-нибудь Усадьбе Кускова, по которой меня вчера три часа таскал Юджин, если бы не был уверен, что она психанет. А еще в ее отсутствие я становлюсь параноиком, и мне начинает казаться, что матрешкины родственники настраивают ее против меня.

— Юджин, — подношу к уху трубку. — Зайди ко мне.

Сбрасываю вызов до того, как он успевает меня поправить, и на радостях тычу средний палец в трубку. Выкуси, задрот.

Через минуту раздается монотонный стук и в дверном проеме появляется Добби, облаченный в какой-то очередной маскарадный костюм и бабочку.

— Я Евгений, — сообщает с порога.

— Мне нужен букет. — игнорирую его занудство. — Такой, чтобы когда вручал его Славе, от зависти плакали бы даже мужики.

Взгляд Юджина на несколько секунд становится стеклянным, что означает, что он погрузился в сложный мыслительный процесс.

— Думаю, мисс Славу просто очарует букет из розовых пионов Сара Бернар. Признаюсь, с детства питаю к ним слабость, и, наверняка, испытал бы укол зависти, если на моих глазах их вручили кому-то другому.

— Круто. — говорю. — Заказывай. И проследи, чтобы он был неприлично огромным.

— Таким огромным, чтобы граничить с безвкусицей?

— Таким огромным, чтобы после сегодняшнего дня эти цветы занесли в Международную Красную книгу.

— Вы страшный человек, мистер Гас. — вздыхает Юджин. Утыкается в телефон и через минуту пространство моего номера заполняется звуками русской речи.

Если во всей Москве остался хоть один пион имени французской актрисы, я бы сильно удивился — настолько здоровый этот букет. После такого матрешка меня точно простит.

Впихиваю цветочные извинения на задний диван такси и сам втискиваюсь рядом. Мой план до безобразия неоригинален: подарить Славе цветы, утащить ее на примирительный обед в итальянский ресторан и там на влажном туалетном пьедестале закрыть свой утренний гештальт: поиметь ее до сладких развратных визгов.

— Zhdanova Slava, — бросаю розовощекой толстухе на ресепшене.

Та воздушным шаром подрывается с места, начиная что-то быстро кудахтать на родном наречии, но я, естественно, ничего не понимаю.

Толкаю дверь в матрешкин кабинет и вместе с букетом в руках прирастаю к месту: Славы внутри нет, а за столом в ее кресле восседает мудацкое полено. Егорка.

Его рожа вполне может претендовать на роль белого ходока, когда он замечает меня: такая же бледная и скрюченная.

— Slava. Gde. — хриплю, подавляя желание отхлестать его селекционным букетом как последнюю сучку.

Буратино натягивает на лицо желейную улыбку и медленно выходит из-за стола.

— Слава на приеме у врача. — говорит на вполне сносном английском. — Ей что-нибудь передать?

Кем возомнил себя этот дебил? Почтовым голубем?

— Я подожду. — цежу сквозь зубы и, обойдя его, укладываю цветы на стол. Собираюсь сказать ему, чтобы сваливал в свой кабинет, но полено меня опережает:

— Слышал, у тебя проблемы со здоровьем.